Зеркало и СфинксАвтобиографический, немного лирический и чуточку приукрашенный рассказик.Он приходит к ней в дом и, стесняясь, стоит у сарая.
Смерть глядит на него удивлённым прищуром лисьим.
- Можно я у тебя поживу, то есть, поумираю?
- Ну, поумирай, но только полностью не умрися.
(с) неизвестный автор
Я сижу в углу на жестком стуле и пью чай из кружки с железными ручками в форме крыльев. Ручки большие, держать за них неудобно, держать за кружку – горячо, но я не возмущаюсь.
Помещение маленькое, с кухню в обычной «хрущовке», и повсюду что-то лежит, висит или стоит, так что я предпочитаю лишний раз не шевелиться.
Смахну еще что-нибудь ненароком, а потом мне оторвут голову.
Сфинкс работает. Аккуратно, как обычно, выдержанно, иногда роняет какие-то веские замечания, иногда – шутку.
Вот так и сидим – я пью чай, Сфинкс трудится, а телевизор на стене показывает фильм без звука.
Почти традиция.
Хотя, конечно, в этой ситуации многое непонятно.
Самый простой вопрос – что я тут делаю?
Я тут не делаю ничего. Я прихожу, слышу краткое: «О, привет, проходи», ловлю предназначенную мне то ли улыбку, то ли оскал, раздеваюсь и устраиваюсь на стуле в углу, наливаю себе чай и беру конфету из верхнего ящика, пью мелкими глотками, наблюдаю за Сфинксом.
Что делает тут Сфинкс?
ДочитатьСфинкс делает татуировки. Понятно, что не мне; то есть уже не мне. Моя татуировка давно закончена и даже полностью зажила.
Да, кстати, то, что я называю его Сфинксом, Сфинкс не знает. Просто так мне подумалось с первых пяти минут нашего общения: «А он – Сфинкс».
Да так в голове и осело.
Я пришла первый раз к Сфинксу несколько недель назад, хотела сделать татуировку. Сделала – да так и осталась в его кабинете, подобно кружке с железными крыльями или странной оскаленной маске, презентованной одним из клиентов.
Что я о нем знаю?
Да практически ничего.
Знаю, что Сфинкс курит. Какие-то обычные, ничем не примечательные сигареты; иногда, когда очередной клиент закрывает за собой дверь с обратной стороны и уходит восвояси, унося на теле рисунок, а в сумке – связку бинтов и мазь, у нас есть с полчаса свободного времени, и тогда мы курим вместе, не выходя из кабинета. Сфинкс быстро выбрасывает использованные иглы и остатки краски, запирает входную дверь, всегда, даже если снаружи непогода, распахивает окно, подтягивает второй неудобный стул поближе ко мне, и мы беседуем о всякой ерунде.
Но это редкость, клиенты обычно сменяют один другого, и чтобы покурить, нужно спуститься на первый этаж, выйти на улицу. Мне не нравится стоять на улице, на пороге, не нравится прислоняться спиной к давно некрашеному ледяному поручню, но моего мнения тут никто не спрашивал.
Знаю, что Сфинкс живет где-то рядом со своей работой, знаю, что любит холодный сладкий кофе и старые фильмы. На этом, пожалуй, все. Он в разговорах не особо-то стремится о себе рассказывать.
Я работаю днем, а Сфинкс – вечерами и ночами, благо большинство людей, днем заняты и могут выкроить время только после пяти-шести вечера.
Я, помнится, когда пришла к нему в первый раз, тоже просила вечерний сеанс.
А на следующий день, идя с работы, очутилась отчего-то не у себя дома, а у него в студии. И почему-то меня не выгнали и не стали задавать лишних вопросов, а посадили в углу и налили крепкого черного чаю.
С тех пор так и повелось – когда у меня свободный вечер, я прихожу к Сфинксу, сижу на неудобном стуле, пью чай и наблюдаю за его работой. За людьми, приходящими к нему, тоже, но в основном – за его руками, за проводом, тянущимся от стены к жужжащей машинке и за тем, как появляется на коже рисунок.
У меня свободных вечеров много, у Сфинкса – один выходной в месяц, так что можно сказать, что мы с ним идеально совпадаем графиками.
Мне, если честно, удивительно, отчего Сфинкс так спокойно относится к моему присутствию; по сути, я ему совершенно чужой человек, и наличие меня на его работе должно быть, по логике вещей, хоть как-то оправданно. Поначалу я боялась, что он задаст мне этот вопрос – придется отвечать, а сказать-то ровным счетом нечего.
А потом стало ясно – не задаст.
Если что-то происходит – значит, это нужно.
Вот я и не сопротивляюсь.
Хочется к Сфинксу – иду.
Иногда Сфинкс, беседуя с очередным клиентом, говорит ему, кивая на меня:
-Вон зеркало, спроси - ей нравится результат?
Обычно мне результат нравится, реже – немного критикую, хотя в рисунках и прочем творческом я разбираюсь плохо; просто коротко говорю, по душе мне получившееся или нет.
Помню, я, первый раз, когда от него эту фразу услышала, посмеялась про себя – надо же, зеркалом обозвали. А потом подумалось: а ведь, правда, зеркало, верно подмечено.
Я тут только отражаю: людей, атмосферу, самого Сфинкса в конце концов. У меня вообще есть такое свойство – «зеркалить» своих собеседников, подчас невольно подхватывая жесты, настроение и привычки, но в данном случае оно как-то особенно ярко проявляется.
***
-Татуировки меняют людей, - сказал мне как-то Сфинкс.
Я с ним согласна. Меня тоже изменил мой личный символ равновесия, да оно и к лучшему.
Я после татуировки нравлюсь себе гораздо больше, нежели до.
-Пытаешься не только рисунок создать, но и часть души вложить, - продолжал разглагольствовать он, наливая себе очередную кружку ледяного кофе, - правда, редко попадаются действительно достойные просьбы. Все чаще иероглифы да надписи какие-то народ просит. Скучно это все.
-А приходят люди без эскизов? Чтобы просто – делай на мне то, что сам хочешь сделать?
-Приходят, но редко. Очень редко, по пальцам пересчитать таких можно, самые любимые мои клиенты.
Чувствую кожей, что он не ждет ответа и моих мыслей на эту тему, так что просто киваю. Хотя я бы высказалась о том, что далеко не каждый хочет носить на себе рожденное посторонним разумом неизвестное на протяжении всей жизни.
Если ты добровольно соглашаешься на эту боль и терпишь, когда ощущаешь, как в твою кожу проникает чужое, когда на следующий день лежишь с температурой, замученный и вялый, чувствуешь, как что-то переваривается в тебе, ты становишься совсем другим человеком.
Не лучше и не хуже, просто другим.
Как будто обряд инициации прошел. Не зря же во многих культурах этот самый обряд как раз с татуировками нераздельно связан.
Так что понятно желание людей вложить в рисунок свой собственный смысл, а не довериться в этом чужому человеку. Мало ли, что он сделает, и каким ты станешь.
Вдруг не понравишься потом сам себе?
А Сфинкс говорит дальше:
-Да, бывают чудные клиенты. Один, помнится, приходит ко мне через неделю после завершения татуировки и говорит: «Не могу с ней жить, убирай». Убираю, что же делать…
Безмолвный диалог получился.
Бывает же.
-А еще эта боль. Она же, как наркотик, вызывает привыкание.
-Это да, я порой смотрю и завидую твоим клиентам – хочется оказаться на их месте не ради нового рисунка, а ради ощущения игл под кожей.
Сфинкс растягивает губы в своей улыбке-оскале:
-Не бывает людей с одной татуировкой. И ты еще не раз сядешь в мое кресло.
И тут он прав, я понемногу думаю над тем, чтобы сделать еще один рисунок, но пока рано. Может, через годик.
Наверное, отчасти поэтому я сюда и прихожу. Мне нравится та спокойная уверенность, с которой Сфинкс изменяет судьбы. Иногда мне кажется, что я вижу не только то, как игла касается кожи, но и как вплетаются в ткань человеческой судьбы новые нити.
Иногда я сижу с ним почти до самого рассвета, уже после того, как ушел последний клиент. Смеемся, пьем ледяное пиво, слушаем музыку.
Бесцельные разговоры ни о чем.
Как-то раз я собралась уходить. Помыла уже ставшую родной кружку с крыльями, набросила куртку и шарф.
-Я пошла, пока!
-Заходи почаще. Сфинксы любят смотреться в зеркала.
Только дома я вспомнила, что никогда и нигде не называла его Сфинксом вслух.