Демиург со стажем
Этот город пахнет рыбьей кровью и рыбьими слезами.
Каждый раз, стоит мне выйти из вагона, в нос бьет этот запах боли и близкой смерти.
Они лежат на белых кубиках льда, такие большие, красивые и сильные, и ловят ртом воздух, не в силах наполнить внутренности живительным газом, бьют хвостами, стараясь избавиться от боли, отогнать ее. И каждый раз, когда конец близок, жестокая рука поливает их голову водой. И они делают вдох, один-единственный, не спасительный, но продлевающий агонию.
И так до бесконечности.
Иногда кого-то из них покупают, и я думаю, что тогда этот счастливец благодарит судьбу за возможность умереть. Потому что если не купят - к ночи приедет машина, и их кинут в емкость с водой, где они отдышатся, замрут в спасительной жидкости, стараясь не чувствовать потрескавшейся от мороза или жары кожи на боках.
А с утра их снова лишают возможности дышать и старательно поддерживают агонию.
Я ненавижу город N. Это уродливый, мерзкий городишка, в котором нет счастливых людей, убогое место, напрочь связавшееся в моем сознании с запахом рыбьих слез и рыбьей крови. Каждый раз, проходя мимо, я закрываю глаза, чтобы не видеть, включаю громче музыку, чтобы не слышать гортанное: "Палэй правую", задерживаю дыхание, чтобы не чувствовать, чтобы не было стыдно делать вдох в момент, когда тридцать рыб бьются в агонии.
И меня каждый раз тошнит от этого зрелища, и даже если я закрою глаза - ничего не изменится.
Этот лоток с живой рыбой воплощает для меня одну из граней уродства этого города. Я, как эта рыба, не могу там нормально дышать, не могу говорить и жить не могу, оказываясь там, я больше всего хочу не-быть, развоплотиться, перестать существовать.
Каждый раз, стоит мне выйти из вагона, в нос бьет этот запах боли и близкой смерти.
Они лежат на белых кубиках льда, такие большие, красивые и сильные, и ловят ртом воздух, не в силах наполнить внутренности живительным газом, бьют хвостами, стараясь избавиться от боли, отогнать ее. И каждый раз, когда конец близок, жестокая рука поливает их голову водой. И они делают вдох, один-единственный, не спасительный, но продлевающий агонию.
И так до бесконечности.
Иногда кого-то из них покупают, и я думаю, что тогда этот счастливец благодарит судьбу за возможность умереть. Потому что если не купят - к ночи приедет машина, и их кинут в емкость с водой, где они отдышатся, замрут в спасительной жидкости, стараясь не чувствовать потрескавшейся от мороза или жары кожи на боках.
А с утра их снова лишают возможности дышать и старательно поддерживают агонию.
Я ненавижу город N. Это уродливый, мерзкий городишка, в котором нет счастливых людей, убогое место, напрочь связавшееся в моем сознании с запахом рыбьих слез и рыбьей крови. Каждый раз, проходя мимо, я закрываю глаза, чтобы не видеть, включаю громче музыку, чтобы не слышать гортанное: "Палэй правую", задерживаю дыхание, чтобы не чувствовать, чтобы не было стыдно делать вдох в момент, когда тридцать рыб бьются в агонии.
И меня каждый раз тошнит от этого зрелища, и даже если я закрою глаза - ничего не изменится.
Этот лоток с живой рыбой воплощает для меня одну из граней уродства этого города. Я, как эта рыба, не могу там нормально дышать, не могу говорить и жить не могу, оказываясь там, я больше всего хочу не-быть, развоплотиться, перестать существовать.